Спас на#nbsp;Крови#nbsp;— самое наглядное свидетельство того идейного и#nbsp;эстетического поворота, который произошел в#nbsp;российских правящих кругах после убийства Александра#nbsp;II. Уже год спустя после рокового покушения 1#nbsp;марта 1881 года был объявлен конкурс на#nbsp;создание храма на#nbsp;месте гибели царя. В#nbsp;конкурсе приняли участие молодые и#nbsp;амбициозные архитекторы#nbsp;— Леонтий Бенуа, Николай Томишко, но#nbsp;предпочтение было отдано архитектурному предложению малоизвестного Альфреда Парланда и#nbsp;выпускника Академии художеств, настоятеля Троицево#nbsp;— Сергиевой пустоши под Петербургом, архимандрита Игнатия (Малышева). Их#nbsp;проект, собранный, как конструктор, из#nbsp;самых ярких достижений допетровского храмового зодчества, призван был подчеркнуть преемственность русского самодержавия от#nbsp;Ивана Грозного, при котором построен был храм Василия Блаженного, и#nbsp;от#nbsp;других московских царей. В#nbsp;этом был определенный вызов европейской архитектурной среде Петербурга и#nbsp;всей идее «западничества», привнесенной в#nbsp;Россию Петром I. В#nbsp;то#nbsp;же время храм отдавал дань памяти реформаторской деятельности Александра#nbsp;II: в#nbsp;1905 году на#nbsp;цоколе собора были установлены двадцать мемориальных досок, отмечающих основные события внутренней и#nbsp;внешней политики государя.
Благодаря обилию отделочных материалов, цветной ювелирной эмали и#nbsp;мозаик, храм получился нарядным, как и#nbsp;все произведения «неорусского» стиля. Однако у#nbsp;многих поборников петербургской классики он#nbsp;вызывал негодование. Историк искусства Александр Бенуа писал: «это жалкое подражание Василию Блаженному поражает своим уродством, являясь в#nbsp;то#nbsp;же время настоящим пятном в#nbsp;ансамбле петербургского пейзажа». Впрочем, со#nbsp;временем страсти поутихли и#nbsp;собор тоже стал частью городской архитектурной среды.